ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Павел Жагун
…Получая свободу, слова обретают себя я развалинах речи. Словно сусанины в мокрых валянках, буквы уводят в прогалины свиста, шелеста, треска сухих корней слова, иод сосну подсознания,- чистого ветра согласных на все согласных. Гласные здесь выполняют роль самок, округляясь рождают людей, животных. Расставляют капканы и сети в пустоте языка. Ловят белых мышей алфавита; между строчек рождаются строчки, между буквами истина слова.(“Слово о Слове”)
ПОРА СОБИРАТЬСЯ
смена во времени непредсказуема: семя согласных секунды покоя ставят в тупик постоянство каждое мгновение есть начало попробуем дать отмыться слову “вода” зажечь пустоту
наткнувшись на старое слово “роза” узнать его заново соединяясь с пространством
становясь им самим: истёртые символы гаснут в тени в детстве искать на свет выносят
строгая форма близка к совершенству По воскресеньям высота освежала Можжевеловой водкой морозца в лицах
высоковольтные линии над головой мягко гудели. Чистый неон. Мята.
Все переулки смотрели на север. В школах писали
синим.
Подумалось: если в своих растеньях мы не увидим сути? Оставаясь один на один с наследством, наследник идёт в сторожа бирюзовых сугробов. Аплодисменты гасли.
Люди любили циркуль. Сок абрикоса в обычных дозах делал моложе: так и приходит мерцанье. Синтетика снега.
В предместьях горели листья. Слоистые тени вельветовых сумерек мешали ворам неглупым теряться. В развалинах красок и запахов, в тесных левкоях, в листах молочая их часто находят. Остриженных, влажных. Как дети.
Воздух и море в апреле свежи, травянисты, – так и приходит новость, впиваясь еле заметной искрой в руку. Сандали. Часы на закате вязнут в деталях. Пора собираться…
Поджоги агавы носили стихийный характер,
опять погружаясь в себя цветами, идя на запах. Дети вносили шорох.
В такие минуты тонко звенели звёзды в пухлых снегах, и волки жгли серебро.
Забытое имя записано. Так о прозрачности скажет зрячий. Тонко. В летящей капле, в мятном дыхании снега: слово всегда в зените. В невозможном таится тайна, как возможность понять каждый раз “простое”. Волны всегда ребёнки, – так
возникает
время. Эти мерцанья чистого вносят неясность. Сам доверяй двери.
Двери открыты. Вынесение текста за пределы сознанья. В спальню заходят люди.
Информация теплится летом в открытых ритмах. Возможно,
поэтому тесно и дико вместе.
Лучшие сны для голых: артисты в синем. День в отдаленьи.
Позы. В темноте всё становится ясно.
По вечерам в коридорах пустых реально находишь спичку. Арифметика силы. Ласкаешь животных в потёмках. Светящихся мошек сажаешь в банку. Ночью пускаешь в тексты.
Лабораторная лампочка часто выходит из строя таких же. Здесь и скрывается тайна пустого слова. Сюжеты лакун,
тексты зияний. Лувр облачен в листву отраженья. Так однобоко, влажно,
словно архив. Окна всегда в покое. Револьверные сумерки чистят игрушки. Самое время наладить слово. Равновеликая тень равновесия. В пальцах восходит осень. Некому пить. Цесарки
В кустах собирались парнасцы. Спорили. Много курили, вразброс уходя но склону. Решение заострять кларнеты пришло не сразу. Пора собираться
Знаки рождают ряды поступков, их близость. В районе зимовий возможны лыжи. Огонь.
Для парней с усами реально всё. На закате по улицам ходят ритмично, редко влачатся. В прошлом искатели участи точек. Фараоны, старатели, выдры, в ночи выносят на берег место во времени (точно искрится), в ритмах глаголов таится “завтра”. Порция снега. Глухая пуля.
На углу гордая дама косилась. Печень. Неизвестность становилась всё более невыносимой, и все разрешали себя потрогать. Скользкие улицы явно пугали бесцельных День уходил в подвалы.
Однажды, в одном из парков нашли опилки, ругали всех приезжих и местных рикардо, срывали погоны. Лето давало манку и, переосмыслив себя бильярдисты беспечно ходили в рубашках, мяли единственный кий руками, мазали мелом.
В одинаковых терминах ходят косность и леность, мокрые тексты всегда дополняют друг друга. Вручную. Или табачные пятна.
Мышление ищет само себя: памфлеты давали в школах,
почётных кормили тёплым. Надеясь на случай, нельзя выходить из себя. И все это знали; любой мог внезапно исчезнуть. Уехать в севилью.
В маске.
Мышление ищет себя само. Шлегель поносит Фихте.
Цузамен. Пора собираться
“Йизык” тексты, Gummiarabic Research & Industries, Москва 1994
.
DIRECT SPEECH
Pavel Zhagun
… I got freedom of speech myself I acquire the ruins of the speech. Susanin like a wet valyankah, letters gone into clearing the whistling, rustling, crackling dry root words, iodine pine subconscious – pure wind, as all the consonants. Vowels here play the role of females give birth to rounding of people and animals. Puts traps and networks in the void of the language. Catch of white mice alphabet between the lines are produced lines, between letters truth of the word. (“The Word on the Word”)
TIME IS GOING
change over time is unpredictable: the seed of consonants seconds rest baffled constant at every moment is the beginning try to wash off the word “water” to light the void
stumbled on an old word “rose” to know him to reconnect with the space
becoming his own: worn characters fade into the shadows as a child to look into the world endure
Strict form is close to perfection on Sunday height refreshed Juniper vodka frost Personalities
high-voltage lines overhead hummed softly. Pure neon. Mint.
All lanes looked to the north. In schools, writing
blue.
Thought: if your plants we will not see the essence? Being one on one with an inheritance, the heir is a keeper turquoise snow. The applause died down.
People loved the compass. Apricot juice in normal doses did younger: and come flickering. Synthetic snow.
On the outskirts of burning leaves. Layered velvet shadows of dusk prevented thieves stupid to get lost. In the ruins of colors and scents, in close gillyflowers in milkweed leaves, they are often found. Shaven, wet. As children.
Air and sea in April, fresh grass, – and comes to news, glaring barely noticeable spark in the arm. Flip-flops. Watches the sunset sinking into the details. It’s time to meet …
Arson agave were spontaneous,
once more immersed in the colors themselves, going to smell. Children have made a rustle.
At such moments, subtly rang stars in puffy snow, and wolves burned silver.
Forgotten name is written. So transparency will tell a sighted person. Subtle. In a flying drop, in mint breath of snow: the word is always at its zenith. In the impossible lies the secret of how to understand each time a “simple”. Wave is always a child-so
arises
time. These make a flicker of pure confusion. Trust yourself the door.Doors open. Introduction of the text beyond consciousness. In the bedroom go people.
Information warm summers in the open rhythms. Perhaps
so closely and wildly together.
Best dreams for bare: actors in blue. Day in the distance.
Poses. In the dark everything becomes clear.
In the evenings, in the corridors of empty really is a match. Arithmetic power. Fondle the animals in the dark. Glowing gnats put into the jar. At night, indulge in the texts.
Laboratory light often fails the same. Here and hidden mystery of the empty word. Plots of the gaps,
texts hiatus. Louvre clothed in foliage reflection. So one-sided, wet,
if the archive. The windows are always alone. Revolving twilight clean toys. It’s time to build word. Shadow is an equal balance. As his fingers traced the autumn. No one to drink. Guinea fowl
In the bushes going Parnassians. Argued. Smoked much, leaving scattered but the slope. Decision to sharpen clarinets did not come immediately. It’s time to gather.
Arson agave were spontaneous,
once more immersed in the colors themselves, going to smell. Children have made a rustle.
At such moments, subtly rang stars in puffy snow, and wolves burned silver.
Forgotten name is written. So transparency will tell a sighted person. Subtle. In a flying drop, in mint breath of snow: the word is always at its zenith. In the impossible lies the secret of how to understand each time a “simple”. Wave is always a child – so
arises
time. These make a flicker of pure confusion. Trust yourself the door.
Doors open. Introduction of the text beyond consciousness. In the bedroom go people.
Information warm summers in the open rhythms. Perhaps
so closely and wildly together.
Best dreams for bare: actors in blue. Day in the distance.
Poses. In the dark everything becomes clear.
In the evenings, in the corridors of empty really is a match. Arithmetic power. Fondle the animals in the dark. Glowing gnats put into the jar. At night, indulge in the texts.
Laboratory light often fails the same. Here and hidden mystery of the empty word. Plots of the gaps,
texts hiatus. Louvre clothed in foliage reflection. So one-sided, wet,
if the archive. The windows are always alone. Revolving twilight clean toys. It’s time to build word. Shadow is an equal balance. As his fingers traced the autumn. No one to drink. Guinea fowl
In the bushes going Parnassians. Argued. Smoked much, leaving scattered but the slope. Decision to sharpen clarinets did not come immediately. It’s time to gather
The signs give rise to series of actions, their intimacy. In the area of possible ski cabin. Fire.
For a guy with a mustache really everything. At sunset the streets walking rhythmically, often languishing. In the past, hunters fate points. Pharaohs, prospectors, otters, in the night bring to the beach place in time (just sparkles), in the rhythms of verbs lies tomorrow. Portion of snow. Deaf bullet.
At the corner of a proud lady askance. Liver. Uncertainty has become increasingly intolerable, and all were allowed to touch themselves. Slippery streets is clearly frightened of aimless day left in the cellars.
Once, at a park found the sawdust, cursed all visitors and local Ricardo, tore straps. Summer gave the semolina and repositioned itself billiard nonchalantly walked into the shirts, the only cue crushed hands, smeared with chalk.
In terms of walking the same sluggishness and laziness, wet texts are always complementary. Manually. Or tobacco stains.
Thinking of looking itself: given pamphlets in schools,
Honorable fed warm. Hoping for a case you can not go out of himself. And all knew it, anyone could suddenly disappear. Go to Seville.
In the mask.
Thinking of seeking a self. Schlegel defy Fichte.
Tsuzamen. It’s time to gather.
