.
Общество было торпедировано этим. Это была диверсия! Search & Destroy с его блестящими фотографиями, убийственной графикой… Это было редкое пересечение интересов очень разных, но вместе с тем очень близких по духу художников в возрасте от четырнадцати до пятидесяти, из самых различных областей искусства, собравшихся вместе для реализации одного проекта. И, естественно, неизбежно началась драчка. Стало очевидно, что силы — под нашим контролем и корпорированные средства массовой информации считали нас “движением”, но маленьким и чересчур андерграундным. Тем не менее медленно, но верно раздавалось шипение, а потом и пробка вылетела.
ПБ: Ты считаешь, что Search & Destroy оказывал большое влияние на группы?
ДБ: Ну, знаешь, не больше, чем сами группы на себя. Это было что-то, что читают, но ведь в группах играли люди, с которыми можно было говорить. Там обреталось некоторое количество настоящих людей, которые, валяясь в этом дерьме, пытались реконструировать контркультуру. Было какое-то позитивное, ровное давление на людей, которые удивляли друг друга чем-то умным, чем-то новым.
А за что я любил Search & Destroy, так это за то, как они льстили причудливыми статейками и информацией тем людям, которые их поддерживали. Они знали достаточно, чтобы не вешаться на старую рок-н-ролльную вешалку. Их интервью открывались парой вопросов о музыке, а потом начинались реальные проблемы. То, что меня восхитило во Фриско: идея использовать музыку для каких-то значительных позитивных изменений — как силу, а при этом еще получать удовольствие — так же быстро, как быстры изменения. Не пойми меня неправильно, я всегда был сторонником шоковых ценностей, но мы старались делать шаг за шагом, надеясь, что из этого что-то выйдет.
Если оторваться от наших корней в прошлом, я думаю, что два главных влияния на ранних Dead Kennedys — это Negative Trend и Screamers. Screamers из-за визуальных дел и еще из-за того, что их музыка была очень ди- версионна. Никто никогда не знал, что они выкинут в следующий момент. A Negative Trend — за их желудочный, нутряной гнев. Они были наиболее экстремистской группой — намного более, чем любая политическая группа с тех пор.
Сан-францисская сцена возбуждала во мне мысли типа: “Эге, а я так тоже могу. И если я не сделаю этого сейчас, то вряд ли потом у меня будет подобный шанс. Вот я стою — бесцельный, долбанный свежачок из колледжа, а не плохо было бы поиграть в группе, а?”
Быть в группе — это скорее ТЯЖЕЛАЯ работа, чем ВЕЛИКАЯ. Изменения, исследования только начались. Мы хотели быть чем-то уникальным и коробящим. Новый вид ада — ад рядом с домом…
ПБ: А что ты думал о том, чтобы заключить контракт?
ДБ: Я всегда старался держаться подальше от всего этого. Новая независимая тусовка была гораздо интереснее. Ведь на этих мажорных фирмах не писались ни Damned, ни Users, ни Half Japanese — а вместо этого одни семидесятые — снова, снова и снова… Я, будучи жестким и очень критичным фэном — почти фанатиком — чувствовал себя погано, когда люди, чьи записи я любил, подписывали контракт с мажорными фирмами… Были классные сырые команды, а когда их подхватывали большие фирмы, сразу начиналось: “Вам нужен продюсер. Вам нужно сделать хитовый сингл. Вам нужно подчистить звучок-с. Вам нужно то, вам нужно это…”
ПБ: Но большинство этих групп так не поступали.
ДБ: X так сделали. Не надолго их, правда, хватило.
ПБ: Но Х-то Лос-Анджелесская группа, а никто из Сан-Франциско этого не делал — по крайней мере панк-группы.
ДБ: Некоторые думали, что мы так, пописать зашли. Но мы-то были Большим Новым Восходом, помнишь? Crime играли круто, пока их не подхватила фирма Sire. То же произошло с Nuns и CBS.
Всю весну и лето 78-го люди в индустрии звукозаписи не могли въехать, что наша музыка неприемлема как для правительства, так и для них. Было ясно, что не в их интересах пропустить это мимо рук и не попытаться это продать так, как они продали Beatles, Stones и все т. н. “движение 60-х”. Например, Роберт Фрипп намекал, что сам Джимми Картер дал слово не допустить, чтобы кто-либо из “этих людей” рекламировался или подписывал контракт потому, что это может спровоцировать новые 60-е. “Ведь мы не хотим этого снова, да?” И последняя американская панк-группа, которую подхватил большой бизнес, Dickies… у них кто-то из родни работал в высшем эшелоне А & М. Они подписали контракт и на этом кончились. Мы занимались музыкой из любви к ней — и из желания перемен. Не было ни грамма желания схватить радугу за хвост.
ПБ: Ты всерьез считаешь, что был шанс воскресить шестидесятые?
ДБ: Составляющие-то были налицо, но кое- чего не хватало. Времена были не так тяжелы. Американцы традиционно никогда не делают ничего, связанного с тем, что за пределами их кокона — пока кокон цел. Другими словами, вторая мировая война не имела для них никакого значения до тех пор, пока японцы не разъебенили Перл-Харбор… Вот тут наши ВВС и вступили в дело. То же е Вьетнамом — пока твоего соседа-дружка не шлепнули и не привезли домой в цинкушке, тебя это не колебало. В конце семидесятых не было призыва в армию, не было войны, с экономикой все было плохо, но не очень. Притом тогда началась культурная депрессия, длящаяся до сих пор; и тогда ситуация была значительно лучше, чем теперь. Из трезвых семидесятых мы пришли в пустые восьмидесятые. Сейчас в американской культуре еще меньше человека, чем тогда. Зайди перед Рождеством в магазин за подарками для детишек — одни сплошные роботы, даже мягкие! Ты обнимал своего робота сегодня, а?
ПБ: Насколько сильно было влияние Игги в то время?
ДБ: Это было, пожалуй, всегдашнее, безвременное влияние. Но не только Игги — это были и Velvet Underground, и Captain Beefheart, и New York Dolls, Sex Pistols и MC5 — последние, правда, в меньшей степени. Внимание фокусировалось на тех редких бриллиантах, что были в Америке в то время. Seeds не вернулись, но вернулся Игги, а Лу Рид вообще все время был где-то рядом и вышел на орбиту с новым альбомом, одним из лучших. А еще были RAMONES!
ПБ: Что ты можешь сказать о том, что они делали и что с ними стало?
ДБ: Да они просто жизнь мою перевернули! Когда я жил в Боулдере, Колорадо, там не происходило ничего, что имело бы для меня значение. Это же край кантри — Денвер и Боулдер, там даже хэви-метал — табу! Все должны были остричь свои когти и бегать по офисам, прося, чтобы их любили — если хотели на что-то надеяться.
И я с корешами махнул в Денвер — посмотреть на RAMONES в “Эббетс филд”. Они разогревали зал перед тогдашней сенсацией — Nite City с Рэем Манзареком из DOORS и Найджелом Харрисоном из Silverhead — он еще потом в Blondie ушел. Джонни взял первый аккорд, и это было чертовски громко! Я обернулся — в зале сидели люди со стрижками типа Джони Митчелл и лакированными бородами, которые нервно прихлебывали свои напитки, явно желая оказаться где-нибудь подальше отсюда. И я подумал: вот это то, что надо!
RAMONES просто были ЖИВЫМИ. Они говорили всем своим видом: “Ребятки, мы вовсе не супермены. Мы не звезды типа Джимми Пейджа, Принса, Дэвида Боуи или даже Игги. Мы просто люди, ваши соседи! Мы может быть и ВАМИ. Рискните!”
ПБ: Они играли такую роль…
ДБ: И да, и нет. Они были очень просты — я мог взять гитару и тут же ударить по струнам, и получилось бы не хуже. Только стой да пой, и ты — такой же. Да к тому же они были очень доступны, отвечали на чьи угодно вопросы. Я говорил с ними, словно они Bachman Turner Overdrive, но все пространство за сценой было полностью открыто — никакой охраны, никого!
ПБ: Ты думаешь, что это важно?
ДБ: Ну, в общем, да… но вот в нашей раздевалке в Лос-Анджелесе не было никого, и пока мы играли на одном Новогоднем вечере, кто-то вошел и спер все мое шмотье. Ну скажи на милость, зачем ему мои контактные линзы? Зачем ему водительские права? А моя одежда — ведь она могла ему не подойти?
И вот эти люди, которые воруют вещи, они создают необходимость воздействия закона на личности, и мы все их знаем и ненавидим. В результате раздевалки закрывают, но одновременно для нас закрывают и площадки!
ПБ: Так что же, ты считаешь, случилось с RAMONES?
ДБ: Они потеряли меня, как поклонника, когда в 1980-м Джои призывал всех голосовать за Рейгана, потому что считал, что тот “вернет Америке ее гордость”. Один мой знакомый, который знал всех гораздо лучше меня, сказал так: “Они потеряли озоновый слой. Они болтаются вместе с другими командами, общаются с людьми из индустрии звукозаписи…”