Питер Белсито – Человек С Собаками


.

Интервью с ДЖЕЛЛО БИАФРА из книги “Записки из поп-подполья”
Сан-Франциско, май 1985
Photo: Ed Colver
.
В ДЖЕЛЛО БИАФРЕ есть нечто мессиан­ское; когда берешь у него интервью, это осо­бенно бросается в глаза. Кажется, что он — носитель истины. Не той единственной, вечной истины, но истины его собственной, необходи­мой психологии артиста, который последова­тельно и убежденно занимается своей музы­кой как идеей. Я всегда восхищался Dead Kennedys, однако у меня не было такого сильного впечатления от группы, какое я по­лучил от самого Джелло, его характера и спо­собности избегать ям и каньонов посредст­венности.

Это интервью состоит из двух ночных мара­фонов вокруг моего кухонного стола. Честно скажу, оно было одним из самых трудных — многое Биафра держал в резерве. Сам он считает себя личностью негативной, но я сильно подозреваю, что эта самая негатив­ность суть не что иное, как защитный заслон, помогающий Джелло Биафре выжить.

ПБ: Dead Kennedys исполнилось уже шесть лет…

ДБ: Да, это так. Оглядываясь назад, я ду­маю о том, что, в общем, немногие группы или даже компании людей могут быть инте­ресны в течении шести лет. Посмотрим, что будет дальше… Я не буду заходить так дале­ко, чтобы сказать, что ни одна группа не мо­жет существовать свыше трех лет кряду, но… посмотрим, что будет дальше.

ПБ: Это меня удивляет. Есть ли резон до сих пор тянуть хардкор-шоу?

ДБ: Ну, скажем, нам это нравится. Это та са­мая музыка, которую нам нравится играть. Это наш любимый способ выражать себя. Да­же когда два или три года назад аудитория изменилась к худшему, мы напряглись и за­дали себе вопрос: “Смогут ли они оттолкнуть нас от нашей музыки или мы продолжаем иг­рать то, что хотим и постараемся хоть что-то донести до них?” Видишь ли, в нашей музыке есть какая-то изначальная энергия, которую не найдешь в так называемой “взрослой” му­зыке. В диско, скажем.

ПБ: То есть ваша музыка — музыка для ма­лолеток?

ДБ: Нет, так о ней говорят те, кто претенду­ет на взрослость.

ПБ: А почему это не музыка для малоле­ток?

ДБ: Я не влезаю особо в аналитические тон­кости. Это можно только почувствовать. Чувст­вуешь — замечательно. Нет — нет. Это про­блема сердца и души.

ПБ: Тебе сейчас двадцать пять?

ДБ: Двадцать шесть.

ПБ: Ты считаешь себя взрослым?

ДБ: Надеюсь, что нет. Я слишком мало раз­вит для этого… в некоторых областях. Но во многом я хотел бы остаться таким, как сейчас. Когда я учился в школе, мне круто приходи­лось. Все вокруг только и говорили о том, как они поступят в ХОРОШЕЕ учебное заведение, как сделают УСПЕШНУЮ карьеру. Меня как- то притащили в кабинет консультанта и стали задавать всякие идиотские вопросы: “Что ты собираешься делать для своей карьеры”, “ка­ковы твои планы”… Я НЕНАВИЖУ планы (сме­ется). О каких планах может идти речь, когда вся жизнь — одно большое приключение? Особенно когда кто-то строит их для тебя… Консультант запихнул все мои ответы в ком­пьютер и стал ждать ответа, чтобы выяснить в каком направлении я должен заниматься своей карьерой… И компьютер выдал, что мне надо стать ассистентом зубного врача. Дерьмо такое! Я хлопнул дверью и больше у консультанта не появлялся.

И я счастлив, что никогда не воспринимал всерьез все, что относится к “карьере”. Ду­мать о смысле каждой секунды — нет, от это­го я чувствую себя параноиком. Даже когда у меня перед глазами часы, я чувствую себя подавленно, словно кто-то владеет мной и ис­пользует по своему разумению.

ПБ: Расскажи, как создавалась группа.

ДБ: Как-то раз я заглянул в Aquarius Records* и увидел там объявление: “Гитарист хочет присоединиться к — или основать груп­пу новой волны”. Я позвонил, и это оказался “Ист Бэй” Рэй. Клаус “Флоурид” тоже позво­нил Рэю… Так или иначе, собрались мы. Я предложил название Thalidomide, но оно ни­кому не понравилось. Рэй предложил The Sharks — он только и думал тогда, как бы по­нравиться какой-нибудь фирме грамзаписи, чтобы заключить удачный выгодный контракт. Тогда я предложив Dead Kennedys. Его при­думали какие-то люди в Колорадо, но у них не хватило пороху воплотить его в жизнь. А мне показалось, что оно наиболее провокаци­онно и может вызвать сильную реакцию, не­важно — позитивную или негативную… Я стал всем рассказывать про нашу группу, и в кон­це концов мы пошли к Дирку Дирксену в зал Mabuhay gardens. Он сказал, что для решения вопроса о нашем выступлении ему нужна за­пись, пресс-релиз о группе и глянцевое фото 8.5 х 11, а без этого всего он и говорить с на­ми не станет. Мы сделали гаражную демо-запись, написали фиктивный пресс-релиз. Карлос — парень, с которым я часто встречался на концертах в Mabuhay, позировал на фото как барабанщик — его группа Mailman распа­лась неделей или двумя позже, и он пришел к нам вторым гитаристом. Его все звали “6025” — он нашел на улице старый номер­ной знак, притащил его на репетицию и ска­зал: “Вот моя новая идентификационная кар­точка”…

И я долбил, долбил, долбил группу OFFS, игравшую в Mabuhay, чтобы выступить перед ними, и в конце концов договорился. Но черт возьми, у нас не было барабанщика! Прямо перед концертом к нам присоединился Брюс Шлезингер… Дебют состоялся 19 июля 1978 года, и после этого мы просуществовали еще неделю.

ПБ: Чем занимался Рэй до того, как повесил свое объявление? Какой жизнью он жил?

ДБ: Он играл в группе GRUISIN*, которая в ноль снимала музыку 60-х годов, они даже выпустили сорокапятку.

ПБ: А Клаус?

ДБ: В Бостоне он играл в какой-то ритм-н- блюзовой группе, потом на басу в хэви-ме- тал/трио FROGG. Представляешь? И, по-мое­му, он был в раннем составе Human Sexual Response, в Moon over Miami и в Magic Terry & The Universe.

ПБ: Брюс?

ДБ: Ошивался вокруг сцены, я думаю. По­нятия не имею, где он брал деньги на жизнь. Когда-то он учился на архитектора, но я не уверен, что он там именно учился.

ПБ: Какова же была реакция на ваш дебют?

ДБ: Мы так разнервничались, что 25-минут­ную программу отыграли за десять минут. А реакция… она зависела от каждого конкретно­го человека. Наша желудочно-паралитическая музыка — о, это был тогда дорогой продукт. Знаешь, как будто кто-то вываливает собст­венные кишки на всеобщее обозрение. Кто-то, может быть, хотел присоединиться к нам, остальные ужасались. Тогда терроризировать зал быЛО просто — тусовки были поменьше, да никто и не предполагал, что будет ТАКОЕ. Тусовка вовсе не собиралась слушать Dead Kennedys.

Я насквозь прорезал несколько первых ря­дов и атаковал тех, кто сидел сзади. Им, зна­ешь, было так приятно смаковать ВКУСНЫЕ НАПИТКИ, курить ХОРОШИЕ СИГАРЕТЫ, си­деть в МЯГКИХ КРЕСЛАХ, пассивно наблюдая то, что творится на сцене. Было просто необ­ходимо подбежать к ним, перевернуть столи­ки, вылить на них пиво, затушить сигареты об их тупые лбы, короче, вернуть их к реально­сти. Сказать им: “Вы уже не в безопасности”. Дирку Дирксену это не очень-то понравилось, он угрожал запретить нас…

ПБ: Тогда о вас написали в Search & Destroy. По-моему, это был первый отклик в прессе.

ДБ: Да, там было одно из лучших интервью, которые я давал когда-либо. Вся та фрустра­ция, которая восемнадцать лет копилась во мне, как в бутыли, вышла наружу. Мы гово­рили напыщенно, мы бредили, но что-то в этом было. Мы говорили то, о чем тогда никто не говорил. Совсем как те, кто пытался улуч­шить это общество в шестидесятых, а потом стали тупыми и консервативными, как их ро­дители, и старались запихнуть все эти измене­ния под спуд. Сейчас это называется пробле­мой юппи. Search & Destroy был лучшим фан-зином, когда-либо издававшимся. Они были первыми, они чувствовали, что времена при­ходят опасные, и было такое ощущение, что вот эта сырая, отталкивающая музыка и визу­альные искусства суть начало нового подъема. “БИТЛЗ в шестьдесят четвертом — мы в семьдесят седьмом — семьдесят восьмом. Мы находились в том самом месте в то самое время. Мы видим новый подъем, и это наш подъем. Как здорово будет освободить лю­дей от этих семидесятых!” Вдохновляюще на­ивно… Когда-нибудь я расскажу внукам, что САМ видел The Avengers.

* Магазин в Сан-Франциско, в котором продаются пластинки независимых фирм — П. Б.

Posted in pop culture, Zine Scene | Tagged , | Comments Off on Питер Белсито – Человек С Собаками

Illa Ghee

Illa Ghee – один из тех реперов, которым не надо выдумывать себе истории о тяжёлой жизни в гетто, о тюрьме и об опыте в наркоторговле. Впервые он появился на альбомах известной группы Mobb Deep после того, как провёл шесть лет в тюрьме. Сам же Illa Ghee тогда ещё не видел своего будущего в рэпе. Как сказал сам артист, ему тогда просто нравилось читать рэп.
Итак, родился и вырос Illa Ghee в так называемом Самнервилле (отдалённый район Бруклина). Он прошёл весь путь от обычного уличного наркоторговца до одного из самых интересных и оригинальных МС в сегодняшнем рэпе. Своей известностью в определённых кругах Illa Ghee обязан сотрудничеству с Mobb Deep, в частности с Prodigy. Знаком с участниками этой культовой группы Illa Ghee довольно давно (ещё до того, как ему «пощастливилось» угодить за решётку). Вместе с Prodigy он ходил в школу искусства и дизайна. Позже, он знакомиться и со вторым участником группы – Havoc’ом. Тогда их проект ещё назывался «Poetical Prophets». Illa успел поучаствовать в записи легендароного альбома группы Mobb Deep «Hell on the Earth». Сам музыкант вспоминает об этом времени, как о незабываемом. Куплеты писались в такой свободной атмосфере, что реперы позволяли себе немного выпить и немного покурить во время записи. Однако, позже случилось то, о чём мы уже говорили. Illa попадает за решётку на целых шесть лет! Долго? Думаю, да. Однако, артиста это не сломало. Проведя время в тюрьме, он научился там многим вещам и сделал для себя определённые выводы. По словам самого артиста, назад он не хочет. «Тюрьма – это плохо», – сказал Illa в одном из интервью.
После своего освобождения в 2002 году, Illa моментально взялся за работу. Он выступает на различных мероприятиях, выпускает один микстейп за другим, пишет всё новые и новые песни. Старания Illa Ghee не остаются незамеченными. С предложениями о сотрудничестве к нему приходят такие известные люди, как DJ Kay Slay и Alchemist. Его песни попадают в ТОПы радиостанций, а клипы появляются в ротации телеканалов. В его активе уже несколько серьёзных работ. Альбомы «Bullet & A Bracelet» и «Myrtle And Throop» быстро завоевали популярность среди слушателей. Хотя сам Illa Ghee не слишком высоко оценивает эти работы, считая, что способен ан гораздо большее и это ещё далеко не пик его карьеры. О своих микстейпах же артист отзывается довольно положительно. По его мнению, это один из лучших способов самосовершенствования для артиста и старается относится к работе над ними как к работе над полноценным альбомом. Вот такой он, Illa Ghee!

Posted in Music | Tagged | Comments Off on Illa Ghee

underground culture

.

Я всегда сознательно избегал этой машины индустрии развлечений, которая нас всех соблазняла. Она привела Go-Goes, REM, X, Wall of Wodoo и Red Rockets туда, где они сейчас. Но мы ее постоянно отшивали, потому что не хотели быть изолированными от людей, кото­рых уважали и у которых учились. Мы не хо­тели заводиться вместе с толпой идиотов, го­ворящих жопой, которые вещали бы нам, что делать. Вот представь себе — ты вернулся с того света, а тебе не с кем поговорить, кроме этих ничтожеств.

ПБ: Ты думаешь, нет возможности исполь­зовать эту машину для своих целей?

ДБ: Назови мне хоть кого-нибудь, кто смог это. Только не говори о Бобе Дилане. У Dead Kennedys нет желания креститься в плаватель­ном бассейне Пэта Буна.

ПБ: А Фрэнк Заппа?

ДБ: Если вдруг сегодня возникнет новый За­ппа, уж его-то не будут отталкивать от кор­мушки.

ПБ: И как же вас соблазняла эта машина?

ДБ: Ну… может я и не должен так говорить, потому что с нами она была гораздо осторож­нее, чем с другими. Мы считались очень кру­тыми по их меркам, и по сравнению с Брюсом Спрингстином и Бобом Хоупом — да, мы бы­ли крутыми и неистовыми. И это было прият­но — смотреть, как эти кретины сновали туда-сюда в клубе Whiskey в Лос-Анджелесе, ког­да мы играли там, и давали нам понять, что сделали бы для нас все, что угодно… если бы мы СМЕНИЛИ НАЗВАНИЕ!

ПБ: И это все, что они от вас хотели?

ДБ: Ну, они наверняка захотели бы много чего еще, сделай мы этот шаг. Может быть переодеть нас… Им нужен был этот первый признак смирения с нашей стороны…

Я уже говорил, что от большинства людей этого бизнеса меня тошнило. Когда я окружен ими, я чувствую себя не в своей тарелке. Да ты посмотри на все эти игры, на всех, этих пия­вок, сидящих и говорящих ни о чем. Они ни во что не врубались, и я понял, что просто я не один из них. Они бессердечны. Бездушны. Что хорошего они могут сделать? Я родился слишком поздно для того, чтобы сыграть роль злодея в “Бэтмене”.*

ПБ: Если подписание контракта не было твоей целью, то какова же она была?

ДБ: Тогда моей целью было внести некий элемент театра и психодрамы в жизнь Сан- Франциско — там было мало визуальных ис­полнителей. А у меня имелся кое-какой Теат­ральный опыт, и я знал, что способен пере­вернуть мозги, вдохновить людей, вербализуя какие-то жуткие истории и ситуации. Я хотел дать людям тот импульс, какой мои любимые артисты давали мне. Мы не выходили на сце­ну довольными или согласными, или обожаю­щими всех и вся. Мы использовали свой труд как инструмент атаки. Сейчас уже мне не ка­жется, как тогда, что любая форма искусства должна быть оружием. Картинки Holiday Inn не провокационны, но если живопись или очень ДРУГАЯ или очень красивая — она провоцирует. Было бы интересно, если бы живописцы вынесли свои работы на улицы, расписывали рубашки и носили их, вместо то­го, чтобы вешать картины на стены галерей. Делали бы искусство конфронтационным. Да­же фильмы Диснея могут провоцировать. Мы играли не думая о том, что нам нужно про­держаться на эстраде как можно дольше или быть приемлемыми для всех — мы просто играли.

ПБ: Ну и сколько это могло продлиться еще, как ты думаешь?

ДБ: Не знаю и тогда не знал. Все в то время старались придумать что-то новое раз в два года, и сейчас я понимаю, что все они кроме Flipper, были безумно слащавы.

ПБ: Провокация до сих пор остается вашей задачей?

ДБ: О да. Сейчас это гораздо, гораздо труд­нее, потому что большинство тех, кто прихо­дит на наши концерты, прекрасно знают, чем мы занимаемся, и думают, что любят нас. В таких условиях значительно труднее каждый раз доставать кролика из-под шляпы — удив­лять людей, скажем так.

ПБ: И как же вы решаете эту проблему? Возможно ли это вообще-?

ДБ: Сегодня мы можем общаться с теми, кто не понимает нас просто через насмешки. Насмешки над комплексом мачо, над закона­ми и т. д. Плюс к этому одну из своих целей я осознал после того как мы играли на акции “Рок против Рейгана” напротив здания демок­ратической партии. И после этого тысяча или две людей устроили шествие ко Дворцу Пра­восудия, требуя свободы тем двумстам, что были арестованы на Маркет-стрит. Требование простое, но провокационное достаточно, что­бы конная полиция начала подавлять это шес­твие, и в результате еще триста человек было арестовано. Самый значительный массовый арест во всей истории Сан-Франциско.* И о шествии объявлял не  я, а какой-то человек — я только дал ему микрофон…

ПБ: Значит это шествие — персонификация твоей цели?

ДБ: Цель — вдохновить людей на нечто большее, чем просто идти домой с концерта и говорить: “О, это был отличный сейшн!” Ме­ня всегда подавляло, что когда мы играли в Mabuhay Gardens или в Ou Broadway здание Bank of America оставалось цело. И по сию по­ру оно стоит. Значит мы проиграли, и это зда­ние — монумент нашему провалу.

ПБ: Разрушить Bank of America — это то, что надо?

ДБ: Конечно! Если в здании никто не постра­дает. Bank of America качает десятки, сотни миллионов в Южную Африку и черт знает ку­да еще, чтобы помочь всёй этой вонючей сис­теме. Они затрагивают и нашу обыденную жизнь — в том смысле, что квартирная рента Сан-Франциско так велика из-за того, что Bank of America нужно много помещений для офисов и жилья для его сотрудников. И они вышвыривают нас на улицу. Одна женщина просто отказалась от получения наследства, потому что разбирательство шло чертовски долго — а наследстве исчислялось в шести­значной цифре! Они давили на нее и в ре­зультате просто присвоили ее деньги. Украли их.

ПБ: Но как же твои пацифистские убежде­ния? Не страдают ли они?

ДБ: Видишь ли, человеческие существа — это живые, дышащие создания, они чувствуют боль и удовольствие. Здания — это объекты, а также в данном случае — собственность ор­ганизации, уничтожающей человеческие су­щества. Если две дюжины людей будут рабо­тать в здании, когда оно взорвется, мне будет очень плохо. Но этот путь — единственный. Какой еще язык они понимают?

ПБ: Если В. of А. будет разрушен, какую от­ветственность ты возьмешь на себя? Что ты скажешь, если тебя посадят за подстрекатель­ство?

ДБ: Я буду драться за свою свободу. И по­том, разве я когда-нибудь кому-нибудь сове­товал разрушать В. of А. прямым текстом?

ПБ: А посоветуешь?

ДБ: Я никогда не буду никому приказывать делать то-то и то-то. Люди пошли ко Дворцу Правосудия после “Рока против Рейгана”. Если нас обвинят в том, что мы поджигаем спичку около порохового погреба, я буду бороться против этого. Спичку поджигают копы — ког­да бросают невинных в тюрьмы и избивают мирные демонстрации. Демонстрацию людей, которые пришли требовать свободы для своих друзей.

ПБ: Ты испытываешь ностальгию по 60-м. Считаешь ли ты, что панк-движение было про­должением 60-х?

ДБ: Частью реальной подоплеки панк-дви- жения был отказ от всего того, что привело к ошибкам в 60-е. Когда кончилась война во Вьетнаме, люди запрятали свою активность в сортир и прекратили сопротивляться обществу вообще. Они решили уйти, уступить, найти на­конец НАСТОЯЩУЮ работу… А сейчас они хотят напялить свое пластиковое обличье на всех вокруг. Люди не зашли далеко, они оста­новились, а работы-то было непочатый край. Очистить землю, уничтожить диктаторство коррупционеров, дать людям возможность не иметь много детей — и этот список можно еще долго вести.

ПБ: На вашем последнем концерте я уви­дел, что ты некоторым образом оскорбляешь аудиторию.

ДБ: Меня раздражает спокойная аудитория. Мы не должны унижаться до развлечения, до тех, кто “помогает хорошо провести время”. Я хочу чувствовагь себя все время дерущим­ся — как уличный кот.

ПБ: Хммм, так что же вы даете зрителям?

ДБ: Отдушину для вопля. Черт возьми, я иногда даже думаю, что я — блюзмен. Нет, что ты, я не пою блюзы, но я стараюсь выска­зать то, что чувствуют многие, и дать этому идти дальше, рисовать то, что происходит и может произойти с нами и вокруг нас. И, что гораздо более важно, мы снабжаем людей катализатором, чтобы они побуждали других думать и делать что-то по собственной воле, а не по чьей-то.

ПБ: А что делать? Развлекаться самим?

ДБ: Нет. Не только это. Для развлечения можно поиграть в видео-игры. Но думаю, что развлечения могут быть использованы, чтобы спровоцировать нечто более великое. Други­ми словами, в том, что война во Вьетнаме за­кончилась, заслуга артистов больше, чем по­литиков. Артисты гораздо радикальнее изме­няют мир, чем политики.

ПБ: Но в основном степень доверия к ним меньше.

ДБ: И да, и нет. Если артистам не доверяют, то почему в Чили первыми расстреливали му­зыкантов?

ПБ: Они более уникальны чем, скажем, ра­бочие-сталелитейщики, да и пошумливее…

ДБ: Точно. Я имею в виду, что никто не бо­ится Гэри Харта или там Уолтера Мондэйла, но с артистами другое дело — по крайней мере, с хорошими.

ПБ: Средства массовой информации стре­мятся сфокусировать свое внимание на том типе артиста, что натягивает на себя броскую униформу, выделяясь прежде всего визуаль­но.

ДБ: Или на типе артиста социально прием­лемого, остроумного и милого. Но вот то, что мы имеем на сегодняшний день: артиста-кло­уна, поддерживаемого правительством, и темную сторону — андерграунд. Я благода­рен судьбе за то, что живу в стране, где могу говорить и делать то, что говорю и делаю, не боясь, что меня упрячут в тюрьму или попро­сту пристрелят, но в то же время здесь назы­вают артистами тех, кто играет в развлекалоч- ку с правительством… И эти “артисты” корпо-рированы больше, чем правительство. Корпо­рации обвивают всю нашу страну и весь за­падный мир. Их поддерживают финансируе­мые правительством CBS и ABC. И те, кто иг­рают в эту игру, все время делают акцент на одном и том же — на сексе, мачизме, день­гах, стремлении стать звездой, — и забирают­ся на пьедестал, возвышающий их над други­ми. Дают понять, что те — лилипуты. Маль­кольм МакЛарен сказал как-то интересную вещь: “Поп-культура предназначена для того, чтобы смягчать порывы повседневного бы­тия”. Может быть, они надеются, что, дав лю­дям иллюзию свободы, они могут рассчиты­вать на то, что люди не смогут оторваться от собственных задниц, чтобы взять свою жизнь в свои руки.

 

ПБ: Так что для тебя более важно — крити­ковать или вдохновлять?

ДБ: Вдохновлять. Критиковать для меня — это чересчур узко, это значит всего лишь оце­нивать то, что люди делают без стремления думать своей головой.

 

 

* Через пять лет после этого интервью с этой ролью успешно справился Джек Николсон. (А. Л.)

Posted in Music, rock culture | Tagged , | Comments Off on underground culture

… online zines


.
Общество было торпедировано этим. Это была диверсия! Search & Destroy с его блестящими фотографиями, убийственной графи­кой… Это было редкое пересечение интере­сов очень разных, но вместе с тем очень близких по духу художников в возрасте от че­тырнадцати до пятидесяти, из самых различ­ных областей искусства, собравшихся вместе для реализации одного проекта. И, естествен­но, неизбежно началась драчка. Стало оче­видно, что силы — под нашим контролем и корпорированные средства массовой инфор­мации считали нас “движением”, но малень­ким и чересчур андерграундным. Тем не ме­нее медленно, но верно раздавалось шипе­ние, а потом и пробка вылетела.

ПБ: Ты считаешь, что Search & Destroy ока­зывал большое влияние на группы?

ДБ: Ну, знаешь, не больше, чем сами груп­пы на себя. Это было что-то, что читают, но ведь в группах играли люди, с которыми можно было говорить. Там обреталось неко­торое количество настоящих людей, которые, валяясь в этом дерьме, пытались реконструи­ровать контркультуру. Было какое-то позитив­ное, ровное давление на людей, которые удивляли друг друга чем-то умным, чем-то новым.

А за что я любил Search & Destroy, так это за то, как они льстили причудливыми статейками и информацией тем людям, которые их под­держивали. Они знали достаточно, чтобы не вешаться на старую рок-н-ролльную вешалку. Их интервью открывались парой вопросов о музыке, а потом начинались реальные про­блемы. То, что меня восхитило во Фриско: идея использовать музыку для каких-то зна­чительных позитивных изменений — как силу, а при этом еще получать удовольствие — так же быстро, как быстры изменения. Не пойми меня неправильно, я всегда был сторонником шоковых ценностей, но мы старались делать шаг за шагом, надеясь, что из этого что-то выйдет.

Если оторваться от наших корней в про­шлом, я думаю, что два главных влияния на ранних Dead Kennedys — это Negative Trend и Screamers. Screamers из-за визуальных дел и еще из-за того, что их музыка была очень ди- версионна. Никто никогда не знал, что они вы­кинут в следующий момент. A Negative Trend — за их желудочный, нутряной гнев. Они были наиболее экстремистской груп­пой — намного более, чем любая политиче­ская группа с тех пор.

Сан-францисская сцена возбуждала во мне мысли типа: “Эге, а я так тоже могу. И если я не сделаю этого сейчас, то вряд ли потом у меня будет подобный шанс. Вот я стою — бесцельный, долбанный свежачок из коллед­жа, а не плохо было бы поиграть в группе, а?”

Быть в группе — это скорее ТЯЖЕЛАЯ ра­бота, чем ВЕЛИКАЯ. Изменения, исследования только начались. Мы хотели быть чем-то уни­кальным и коробящим. Новый вид ада — ад рядом с домом…

ПБ: А что ты думал о том, чтобы заключить контракт?

ДБ: Я всегда старался держаться подальше от всего этого. Новая независимая тусовка бы­ла гораздо интереснее. Ведь на этих мажор­ных фирмах не писались ни Damned, ни Users, ни Half Japanese — а вместо этого одни семи­десятые — снова, снова и снова… Я, будучи жестким и очень критичным фэном — почти фанатиком — чувствовал себя погано, когда люди, чьи записи я любил, подписывали контракт с мажорными фирмами… Были клас­сные сырые команды, а когда их подхватыва­ли большие фирмы, сразу начиналось: “Вам нужен продюсер. Вам нужно сделать хитовый сингл. Вам нужно подчистить звучок-с. Вам нужно то, вам нужно это…”

ПБ: Но большинство этих групп так не поступали.

ДБ: X так сделали. Не надолго их, правда, хватило.

ПБ: Но Х-то Лос-Анджелесская группа, а никто из Сан-Франциско этого не делал — по крайней мере панк-группы.

ДБ: Некоторые думали, что мы так, попи­сать зашли. Но мы-то были Большим Новым Восходом, помнишь? Crime играли круто, пока их не подхватила фирма Sire. То же произош­ло с Nuns и CBS.

Всю весну и лето 78-го люди в индустрии звукозаписи не могли въехать, что наша музы­ка неприемлема как для правительства, так и для них. Было ясно, что не в их интересах пропустить это мимо рук и не попытаться это продать так, как они продали Beatles, Stones и все т. н. “движение 60-х”. Например, Роберт Фрипп намекал, что сам Джимми Картер дал слово не допустить, чтобы кто-либо из “этих людей” рекламировался или подписывал контракт потому, что это может спровоциро­вать новые 60-е. “Ведь мы не хотим этого снова, да?” И последняя американская панк-группа, которую подхватил большой бизнес, Dickies… у них кто-то из родни работал в вы­сшем эшелоне А & М. Они подписали контр­акт и на этом кончились. Мы занимались му­зыкой из любви к ней — и из желания пере­мен. Не было ни грамма желания схватить ра­дугу за хвост.

ПБ: Ты всерьез считаешь, что был шанс вос­кресить шестидесятые?

ДБ: Составляющие-то были налицо, но кое- чего не хватало. Времена были не так тяжелы. Американцы традиционно никогда не делают ничего, связанного с тем, что за пределами их кокона — пока кокон цел. Другими словами, вторая мировая война не имела для них ника­кого значения до тех пор, пока японцы не разъебенили Перл-Харбор… Вот тут наши ВВС и вступили в дело. То же е Вьетнамом — пока твоего соседа-дружка не шлепнули и не при­везли домой в цинкушке, тебя это не колеба­ло. В конце семидесятых не было призыва в армию, не было войны, с экономикой все бы­ло плохо, но не очень. Притом тогда началась культурная депрессия, длящаяся до сих пор; и тогда ситуация была значительно лучше, чем теперь. Из трезвых семидесятых мы при­шли в пустые восьмидесятые. Сейчас в аме­риканской культуре еще меньше человека, чем тогда. Зайди перед Рождеством в мага­зин за подарками для детишек — одни сплошные роботы, даже мягкие! Ты обнимал своего робота сегодня, а?

ПБ: Насколько сильно было влияние Игги в то время?

ДБ: Это было, пожалуй, всегдашнее, без­временное влияние. Но не только Игги — это были и Velvet Underground, и Captain Beefheart, и New York Dolls, Sex Pistols и MC5 — последние, правда, в меньшей степе­ни. Внимание фокусировалось на тех редких бриллиантах, что были в Америке в то время. Seeds не вернулись, но вернулся Игги, а Лу Рид вообще все время был где-то рядом и вышел на орбиту с новым альбомом, одним из лучших. А еще были RAMONES!

ПБ: Что ты можешь сказать о том, что они делали и что с ними стало?

ДБ: Да они просто жизнь мою перевернули! Когда я жил в Боулдере, Колорадо, там не происходило ничего, что имело бы для меня значение. Это же край кантри — Денвер и Бо­улдер, там даже хэви-метал — табу! Все дол­жны были остричь свои когти и бегать по офи­сам, прося, чтобы их любили — если хотели на что-то надеяться.

И я с корешами махнул в Денвер — по­смотреть на RAMONES в “Эббетс филд”. Они разогревали зал перед тогдашней сенса­цией — Nite City с Рэем Манзареком из DOORS и Найджелом Харрисоном из Silverhead — он еще потом в Blondie ушел. Джонни взял первый аккорд, и это было чер­товски громко! Я обернулся — в зале сидели люди со стрижками типа Джони Митчелл и ла­кированными бородами, которые нервно при­хлебывали свои напитки, явно желая оказаться где-нибудь подальше отсюда. И я подумал: вот это то, что надо!

RAMONES просто были ЖИВЫМИ. Они гово­рили всем своим видом: “Ребятки, мы вовсе не супермены. Мы не звезды типа Джимми Пейджа, Принса, Дэвида Боуи или даже Игги. Мы просто люди, ваши соседи! Мы может быть и ВАМИ. Рискните!”

ПБ: Они играли такую роль…

ДБ: И да, и нет. Они были очень просты — я мог взять гитару и тут же ударить по струнам, и получилось бы не хуже. Только стой да пой, и ты — такой же. Да к тому же они были очень доступны, отвечали на чьи угодно воп­росы. Я говорил с ними, словно они Bachman Turner Overdrive, но все пространство за сце­ной было полностью открыто — никакой охра­ны, никого!

ПБ: Ты думаешь, что это важно?

ДБ: Ну, в общем, да… но вот в нашей раз­девалке в Лос-Анджелесе не было никого, и пока мы играли на одном Новогоднем вече­ре, кто-то вошел и спер все мое шмотье. Ну скажи на милость, зачем ему мои контактные линзы? Зачем ему водительские права? А моя одежда — ведь она могла ему не подойти?

И вот эти люди, которые воруют вещи, они создают необходимость воздействия закона на личности, и мы все их знаем и ненавидим. В результате раздевалки закрывают, но одновременно для нас закрывают и площадки!

ПБ: Так что же, ты считаешь, случилось с RAMONES?

ДБ: Они потеряли меня, как поклонника, когда в 1980-м Джои призывал всех голосо­вать за Рейгана, потому что считал, что тот “вернет Америке ее гордость”. Один мой знакомый, который знал всех гораздо лучше меня, сказал так: “Они потеряли озоновый слой. Они болтаются вместе с другими коман­дами, общаются с людьми из индустрии зву­козаписи…”

Posted in magazines, Music, rock culture | Tagged , | Comments Off on … online zines

… online rock zines

rock zines 01
.

ДБ: Вот ты все говорил: “Так что же дол­жно быть сделано?” Я думаю, что то, чего мы хотим, те минимальные изменения потребуют очень долгого времени. Они трудны для по­коления, основным занятием которого являет­ся переключение телевизора с одного канала на другой, но их нужно почувствовать, чтобы люди, наконец, отделились от этой потреби­тельской культуры. Это не значит, что они должны сидеть ночами на кухнях и говорить об угнетаемом пролетариате, нет. Мы счита­ем, что добиваться изменений — это удоволь­ствие. Не то, что от диснеевских зверушек, но и не мрачная аскеза, которую обычно пони­мают под словом “борьба”. Борьба может быть веселой. И черт меня подери, если, включившись в эту борьбу, я отброшу все, что мне было дорого в прошлом. Считать, что борьба требует от тебя забыть все, что было до этого — значит, отсекать дух человеческий так же, как это делают церковь и школа. Мы хотим чтобы люди себя уважали. И поэтому я не откажусь от своих поездок за город, чтобы забыть все городское дерьмо, и не откажусь от походов в магазин за пластинками. Это мое, и я это не отдам.

ПБ: Это то, что тебе нужно?

ДБ: Это дает мне возможность чувствовать себя собой. Самоуважения и мира в душе трудно достичь, если этим не делиться с дру­гими. Но мы не католическая церковь. Все, о чем я говорю, должно стать альтернативой церкви.

ПБ: Остается только обзавестись прихожана­ми, чтоб ходили за вами и копировали все, что вы делаете — вплоть до вашего внешнего вида.

ДБ: Ну нет, этого нам как раз не надо. Мы не проповедники и нам нужны люди, а не обезьяны.

ПБ: Ты думаешь, что и от публики можно чему-то научиться?

ДБ: Я бы хотел этого. Я не буду говорить с людьми так много, как мне хотелось бы — я сделал попытку удержать Dead Kennedys от этого превращения в замкнутый жизненный стиль, изолированный от реальности. Но в то же время я отчетливо осознаю, что 90% по-настоящему интересных людей, которых я встречал в своей жизни, возникали в связи с нашей группой.

ПБ: Если бы тебе пришлось сравнивать себя с каким-нибудь историческим лицом, кого бы ты выбрал для сравнения?

ДБ: Бог мой, мне надо подумать… Навер­ное, это папа Иоанн Павел I. Он провел годы в борьбе, надеясь достичь вершин власти, и в конце концов это ему удалось. И что же дальше? Через месяц после того, как он стал папой, он умер в своей резиденции. Достиг вершины и — откинулся.

И вот о чем я думаю в связи с этим. Поду­май, скольких идиотов, рвущихся к власти, можно убрать с дороги, если пригласить их в Вашингтон побыть президентами — каждого на месяц! Даже Советы въехали в эту идею (? — А. Л.). Нет пути лучше, чтобы стряхнуть паутину с этого замшелого Политбюро.

ПБ: В античной Греции во времена матриар­хата король правил год, а затем его приноси­ли в жертву богам. Но, по-моему, все это из­менил Тезей. Ладно, оставим это. Скажи, а ка­ков другой Джелло Биафра? Разве ты не иг­раешь дурачка в театральных декорациях рок-н-ролльной тусовки?

ДБ: Относительно. Мне, в общем-то, удает­ся изображать на сцене дурачка. Отчасти я это делаю (особенно в сатирических песнях), чтобы облажать кое-какие вещи.

ПБ: Многое из того, что было сказано и на­писано о панке, носило негативный оттенок. Я, например, читал рецензию на фильм о гаст­ролях группы Social Distortion, в которой гово­рилось, что люди на сцене — чудаки и уроды, и это звучало уничижительно…

ДБ: А те, кто вложил деньги в эту кино­шку — это люди, которые хотели бы держать антиденежную культуру под ковром. Они, на­пример, находят какого-нибудь торчка, дела­ют про него кино, где обсирают с головы до ног, а потом продают эти видеокассеты тинэй- джерам.

Еще в 1977 году в Time писали: “О, эти пан­ки жутки, они головорезы, они носят сырое мясо на одежде”… Все, что они сказали о The Germs, так это что Дарби Крэш обмазался с ног до головы ореховым маслом. Ни слова о текстах, о музыке… Это распространено в Лос-Анджелесе, где даже “художественные” еженедельники рассказывают жуткие истории о том, как кого-то пырнули отверткой на кон­церте Black Flag и о массовых драках на кон­цертах Adolescents и Circle Jerks. Если даже и были единичные случаи, то после этих статей драк становится больше. Нет пути лучше, что­бы свести все к примитивным побоищам. Чи­тая такие статьи, всякая урла перезванивает­ся: “Слушай, а панки любят драться, оказыва­ется, сходим-ка и навешаем им всем!”

ПБ: И что же вы делаете, если публика на концерте состоит из урлы?

ДБ: Я с таким не встречался.

ПБ: Ну, я не имею в виду — целиком из ур­лы…

ДБ: Такие люди бывают на наших концертах. Я предпочитаю высказать в микрофон все, что я о них думаю, и предположить вслух, что есть способы потратить энергию поинтереснее, чем молотить других людей.

ПБ: Ты неоднократно был жертвой насилия из-за радикальности и сатирической направ­ленности текстов песен. Мне кто-то говорил, что около твоего дома взорвали дерево…

ДБ: Да, прямо рядом с домом. Это сделал сын… (известного сан-францисского артиста). На следующий день после этого две женщи­ны сошли с ума. И этот тип еще, собирался на­пасть на Дирка Дирксена. Да, на меня нападали. Как-то мне даже по­пало бутылкой по голове. Нападали на мой дом, на моих друзей. Мне все время угрожа­ли…

ПБ: Так относятся только к Dead Kennedys?

ДБ: Нет, конечно.

ПБ: То есть это вообще проблема панк- групп?

ДБ: Да. Правда, все это больше относится к Англии. Британская пресса, всегда заявляв­шая, что она — лучший друг культуры, спо­собствовала возникновению различных груп­пировок и борьбе между ними. Даже между теми, кому нравилась одна и та же музыка. Там есть анархо-панки, Exploited-панки и скинхеды; они бьют модов, тедов и хэвиме-таллистов. Это становится похожим на комик­сы, хотя совсем не смешно. Эта сегрегация, в которой доминирует желание заявить о себе, поддерживается и подогревается медиа.

ПБ: Но давление-то одинаково для всех.

ДБ: Да, но медиа все время сообщает : “Так делают все”, даже если так не делает никто.

ПБ: Твои родители сильно на тебя давили?

ДБ: Знаешь, не сильнее, чем все остальные, которым хотелось бы видеть меня членом по­жарной команды или клерком. И я ду­мал: чего же мне хочется? Сидеть и писать какие-то бумажки целый день? Нет. Я должен стать кем-то вроде актера. И это мне удастся лучше. И сейчас это шанс есть, а завтра его не будет, поэтому его надо использовать…

ПБ: Ты всегда думаешь о том, что с тобой будет дальше?

ДБ: Больше эмоционально, нежели рассу­дочно. В принципе у меня в голове всегда есть какие-то мысли относительно того, что надо делать, чтобы не умереть с голоду.

…Людям следовало бы учиться быть само­стоятельными. То есть, если брать на детском уровне, нужно самому рисовать картинки, не дожидаясь, пока тебе подарят книжку с кар­тинками.

…у нас бывает такое время, когда мы не ви­димся неделями, месяцами. Мы отдыхаем друг от друга.

ПБ: И что же ты делаешь в это время?

ДБ: Работаю над мелодиями и текстами, ищу новые идеи. Проблема ведь не в том, чтобы заполнить пустые места, но в том, что­бы слова идеально ложились на музыку, а музыка соответствовала словам. Иногда на достижение этого уходят годы.

ПБ: Ты пишешь всю музыку?

ДБ: Нет, не всю. Я аранжирую почти все, но бывают случаи, когда Рэй или даже все — против, и тогда они предлагают свои варианты. Так было с песней Moon Over Marin. Предла­галось несколько несоединимых тем, и я по­думал: подождем немного. Все встанет на свои места. И встало.

ПБ: Да, это очень мелодичная песня. Такая цепляющая за душу гитара и отход от обыч­ной вашей манеры. Это тот путь, которым сей­час идут Dead Kennedys или вы движетесь в сторону, к примеру, Lie Detector?

ДБ: Это тебе решать. В направлениях лучше всего разбираются нью-йоркские критики. Му­зыку нельзя определить “направлениями”, черт побери! Мы делаем то, что хотим, нра­вится это кому-нибудь или нет. Мы не дума­ем по-британски или нью-йоркски: “надо сме­нить направление и подделываться под то или под это, чтобы лучше проканать”. Нет, это не наш путь. Мы ставим в основу пирамиды сы­рую, живую энергию панка и стремимся рас­ширить настолько, насколько это возможно без потери энергии, дающей изначальную искру.

ПБ: Многие твои песни персонифицирова­ны — ты поешь от лица владельца автомоби­ля, человека, которого проверяют на детекто­ре лжи перед поступлением на работу на пивной завод, человека на пляже после ядер­ной катастрофы…

ДБ: В этом есть что-то от театра. Не от теат­рализованного рока типа Элиса Купера, пото­му что я никогда не употреблял приемы, пока не чувствовал необходимости. Я просто пола­гаюсь на себя и иллюстрирую текст. Огром­ную роль играет спонтанность.

ПБ: Ты никогда не думал о заключении коммерческого контракта для того, чтобы обеспечить себе финансовую свободу и спо­койно заниматься творчеством?

ДБ: Нас к этому долгое время склоняла Faulty (Products) Promises1. Они хотели снять коммерческий видеоролик к Moon Over Marin. И даже взяли у нас под это дело 12.000 — ни ролика, ни денег мы больше не видели. Неет, на фиг надо — сидеть и ду­мать: “буду писать хит, буду писать хит, буду писать хит”…

ПБ: Но ведь Moon Over Marin стала-таки хи­том.

ДБ: Что ты имеешь в виду? На пластинке мне это понравилось, а Рэю — нет. Он считал, что надо было сделать ее потише и поглаже.

ПБ: Нет, я имею в виду совсем не это, хотя и согласен с Рэем. Я говорю в смысле хитовости песни.

ДБ: На фиг надо быть героем комиксов. Снимать видео под фанеру, тьфу! В видео есть только одна мне симпатичная фирма — Target Video (сан-францисская видеокомпа­ния, много снимавшая концертные выступле­ния калифорнийских групп). В этих роликах все как в комиксах, все эти эффекты, все эти зомби из компьютерных видеоигр… Фильм Принса2 — длиннейшее видео из всех, что я видел. Появление MTV — худшее, что про­изошло с музыкой со времен появления “Saturday Night Fever”3. Песни теряют почву, теряют гуманность…, и смысла в них никакого

1 Биафра играет словами. Фирма называется Faulty Products, но он называет ее Faulty Promises, что в пере­воде значит “ошибочные обещания”. (А. Л.)
2 Имеется в виду фильм 1984 года Purple Rain“. (А. Л.)
3 Популярный в конце 70-х фильм с Джоном Траво- лтой в главной роли; фонограмму писали Bee Gees. Фильм стал провозвестником эры диско. (А. Л.)
Posted in Online zines, rock culture, Underground culture | Tagged , | Comments Off on … online rock zines